Скачать сказку в интернете Формат: mp3 Размер: Скачать аудиосказку То, чего не было
То, чего не было
В один прекрасный июньский день, - а прекрасный он был потому, что было
двадцать восемь градусов по Реомюру, - в один прекрасный июньский день
было везде жарко, а на полянке в саду, где стояла копна недавно
скошенного сена, было еще жарче, потому что место было закрытое от ветра
густым-прегустым вишняком. Все почти спало: люди наелись и занимались
послеобеденными боковыми занятиями; птицы примолкли, даже многие
насекомые попрятались от жары. О домашних животных нечего и
говорить: скот крупный и мелкий прятался под навес; собака, вырыв себе
под амбаром яму, улеглась туда и, полузакрыв глаза, прерывисто дышала,
высунув розовый язык чуть не на пол-аршина; иногда она, очевидно от
тоски, происходящей от смертельной жары, так зевала, что при этом даже
раздавался тоненький визг; свиньи, маменька с тринадцатью детками,
отправились на берег и улеглись в черную жирную грязь, причем из грязи
видны были только сопевшие и храпевшие свиные пятачки с двумя дырочками,
продолговатые, облитые грязью спины да огромные повислые уши. Одни
куры, не боясь жары, кое-как убивали время, разгребая лапами сухую землю
против кухонного крыльца, в которой, как они отлично знали, не было уже
ни одного зернышка; да и то петуху, должно быть, приходилось плохо,
потому что иногда он принимал глупый вид и во все горло кричал: "какой
ска-ан-да-ал!!" Вот мы и ушли с полянки, на которой жарче всего, а
на этой-то полянке и сидело целое общество неспавших господ. То есть
сидели-то не все; старый гнедой, например, с опасностью для своих боков
от кнута кучера Антона разгребавший копну сена, будучи лошадью, вовсе и
сидеть не умел; гусеница какой-то бабочки тоже не сидела, а скорее
лежала на животе: но дело ведь не в слове. Под вишнею собралась
маленькая, но очень серьезная компания: улитка, навозный жук, ящерица,
вышеупомянутая гусеница; прискакал кузнечик. Возле стоял и старый
гнедой, прислушиваясь к их речам одним, повернутым к ним, гнедым ухом с
торчащими изнутри темно-серыми волосами; а на гнедом сидели две мухи.
Компания вежливо, но довольно одушевленно спорила, причем, как и следует
быть, никто ни с кем не соглашался, так как каждый дорожил
независимостью своего мнения и характера. - По-моему, - говорил
навозный жук, - порядочное животное прежде всего должно заботиться о
своем потомстве. Жизнь есть труд для будущего поколения. Тот, кто
сознательно исполняет обязанности, возложенные на него природой, тот
стоит на твердой почве: он знает свое дело, и, что бы ни случилось, он
не будет в ответе. Посмотрите на меня: кто трудится больше моего? Кто
целые дни без отдыха катает такой тяжелый шар - шар, мною же столь
искусно созданный из навоза, с великой целью дать возможность вырасти
новым, подобным мне, навозным жукам? Но зато не думаю, чтобы кто-нибудь
был так спокоен совестью и с чистым сердцем мог бы сказать: "да, я
сделал все, что мог и должен был сделать", как скажу я, когда на свет
явятся новые навозные жуки. Вот что значит труд! - Поди ты, братец, с
своим трудом! - сказал муравей, притащивший во время речи навозного
жука, несмотря на жару, чудовищный кусок сухого стебелька. Он на минуту остановился, присел на четыре задние ножки, а двумя передними отер пот со своего измученного лица. -
И я ведь тружусь, и побольше твоего. Но ты работаешь для себя или, все
равно, для своих жученят; не все так счастливы... попробовал бы ты
потаскать бревна для казны, вот как я. Я и сам не знаю, что заставляет
меня работать, выбиваясь из сил, даже и в такую жару. - Никто за это и
спасибо не скажет. Мы, несчастные рабочие муравьи, все трудимся, а чем
красна наша жизнь? Судьба!.. - Вы, навозный жук, слишком сухо, а вы,
муравей, слишком мрачно смотрите на жизнь, - возразил им кузнечик. -
Нет, жук, я люблю-таки потрещать и попрыгать, и ничего! Совесть не
мучит! Да притом вы нисколько не коснулись вопроса, поставленного
госпожой ящерицей: она спросила, "что есть мир?", а вы говорите о своем
навозном шаре; это даже невежливо. Мир - мир, по-моему, очень хорошая
вещь уже потому, что в нем есть для нас молодая травка, солнце и
ветерок. Да и велик же он! Вы здесь, между этими деревьями, не можете
иметь никакого понятия о том, как он велик. Когда я бываю в поле, я
иногда вспрыгиваю, как только могу, вверх и, уверяю вас, достигаю
огромной высоты. И с нее-то вижу, что миру нет конца. - Верно, -
глубокомысленно подтвердил гнедой. - Но всем вам все-таки не увидеть и
сотой части того, что видел на своем веку я. Жаль, что вы не можете
понять, что такое верста... За версту отсюда есть деревня Лупаревка:
туда я каждый день езжу с бочкой за водой. Но там меня никогда не
кормят. А с другой стороны Ефимовка, Кисляковка; в ней церковь с
колоколами. А потом Свято-Троицкое, а потом Богоявленск. В Богоявленске
мне всегда дают сена, но сено там плохое. А вот в Николаеве, - это такой
город, двадцать восемь верст отсюда, - так там сено лучше и овес дают,
только я не люблю туда ездить: туда ездит на нас барин и велит кучеру
погонять, а кучер больно стегает нас кнутом... А то есть еще
Александровка, Белозерка, Херсон-город тоже... Да только куда вам понять
все это!.. Вот это-то и есть мир; не весь, положим, ну да все-таки
значительная часть. И гнедой замолчал, но нижняя губа у него все еще
шевелилась, точно он что-нибудь шептал. Это происходило от старости:
ему был уже семнадцатый год, а для лошади это все равно, что для
человека семьдесят седьмой. - Я не понимаю ваших мудреных лошадиных
слов, да, признаться, и не гонюсь за ними, - сказала улитка. - Мне был
бы лопух, а его довольно: вот уже я четыре дня ползу, а он все еще не
кончается. А за этим лопухом есть еще лопух, а в том лопухе, наверно,
сидит еще улитка. Вот вам и все. И прыгать никуда не нужно - все это
выдумки и пустяки; сиди себе да ешь лист, на котором сидишь. Если бы не
лень ползти, давно бы ушла от вас с вашими разговорами; от них голова
болит и больше ничего. - Нет, позвольте, отчего же? - перебил
кузнечик, - потрещать очень приятно, особенно о таких хороших предметах,
как бесконечность и прочее такое. Конечно, есть практические натуры,
которые только и заботятся о том, как бы набить себе живот, как вы или
вот эта прелестная гусеница... - Ах, нет, оставьте меня, прошу вас,
оставьте, не троньте меня! - жалобно воскликнула гусеница: - я делаю это
для будущей жизни, только для будущей жизни. - Для какой там еще будущей жизни? - спросил гнедой. - Разве вы не знаете, что я после смерти сделаюсь бабочкой с разноцветными крыльями? Гнедой,
ящерица и улитка этого не знали, но насекомые имели кое-какое понятие. И
все немного помолчали, потому что никто не умел сказать ничего путного о
будущей жизни. - К твердым убеждениям нужно относиться с уважением,
- затрещал, наконец, кузнечик. - Не желает ли кто сказать еще
что-нибудь? Может быть, вы? - обратился он к мухам, и старшая из них
ответила: - Мы не можем сказать, чтобы нам было худо. Мы сейчас
только из комнат; барыня расставила в мисках наваренное варенье, и мы
забрались под крышку и наелись. Мы довольны. Наша маменька увязла в
варенье, но что ж делать? Она уже довольно пожила на свете. А мы
довольны. - Господа, - сказала ящерица, - я думаю, что все вы совершенно правы! Но с другой стороны... Но
ящерица так и не сказала, что было с другой стороны, потому что
почувствовала, как что-то крепко прижало ее хвост к земле. Это пришел за
гнедым проснувшийся кучер Антон; он нечаянно наступил своим сапожищем
на компанию и раздавил ее. Одни мухи улетели обсасывать свою мертвую,
обмазанную вареньем, маменьку, да ящерица убежала с оторванным хвостом.
Антон взял гнедого за чуб и повел его из сада, чтобы запрячь в бочку и
ехать за водой, причем приговаривал: "ну, иди ты, хвостяка!", на что
гнедой ответил только шептаньем. А ящерица осталась без хвоста. Правда,
через несколько времени он вырос, но навсегда остался каким-то тупым и
черноватым. И когда ящерицу спрашивали, как она повредила себе хвост, то
она скромно отвечала: - Мне оторвали его за то, что я решилась высказать свои убеждения. И она была совершенно права.
